Неделя святых
жен мироносиц
Человеческий
род достиг своего высшего духовного развития в Деве Марии.
Поднявшись до невиданных ангельских высот, Она превзошла их, став
«честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим». Явившись
Вратами Небесными, через которые в мир пришел Спаситель, Пресвятая
Дева на все времена стала знаменем женского естества, освященного
Божественным величием. И если Матерь Божию именуют «главизной нашего
спасения», то Ее надо признать и главизной женского служения Христу
и Его Церкви.
На страницах Евангелия Господь часто обращается к
женщинам. И не только прощая грехи, исцеляя, но и беседуя с ними о
тайнах Царствия Божия.
Достойно внимания то, что впервые прямо и открыто
Господь указал на Себя как Мессию, то есть Христа, именно женщине
(Ин 4, 25–26). Как и апостолы, женщины, следовавшие за Христом,
именовали Его своим Учителем (Ин 20, 16). Правда, в отличие от
апостолов, которых Господь Сам избирал и призывал на служение,
женщины следовали за Ним исключительно по зову сердца. Но разве зов
сердца не от Бога? Это говорит лишь о том, что сердца женщин
способны слышать призыв Божий, не нуждаясь в его словесном
подтверждении.
Когда пришли дни испытания, Спаситель говорил
апостолам: «Да не смущается сердце ваше. Веруйте в Бога и в Меня
веруйте» (Ин 14, 1). Но даже они, любящие Христа, испугались и
разбежались. С Господом остались лишь те, о ком почти ничего не
повествуется в Евангелии до голгофских событий. Это были тихие,
скромные женщины, всюду ходившие за Христом и служившие Ему своими
имениями (Лк 8, 1–3). Теперь же, когда униженного и истерзанного
пытками Христа, как преступника, вели на распятие, женщины были
рядом.
Среди беснующейся толпы, истошно вопящей: «Распни,
распни Его!», они не дрогнули. Когда читаешь строки Евангелия, то
перед мысленным взором встает трогательная картина идущих за Христом
на Голгофу женщин. Растерянные и напуганные, еле сдерживая рыдания,
они идут в молчаливой скорби. Почти не видя от слез дороги,
поддерживая друг друга, они следуют за своим любимым Учителем,
поруганным и осмеянным. Только в любви эти слабые женщины черпают
свои силы и идут до конца.
Когда же пришло время и прославился Сын Человеческий,
то первым благую весть о Своем воскресении Он даровал женщинам.
«Радуйтесь!», — говорил Он им, повелевая идти и рассказать апостолам
о Его победе над смертью. А когда апостолы не поверили, Христос
явился и «упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его
воскресшего не поверили» (Мк 16, 14).
В подвиге жен-мироносиц раскрылась вся высота
женского служения Богу и миру. Их жизнь, по словам священномученика
митрополита
Серафима (Чичагова), «многопоучительна и
теперь для современных христианок». Подражание мироносицам в
жертвенной любви и на миссионерском поприще находило себе место на
протяжении всей двухтысячелетней истории христианской Церкви.
Трудно переоценить роль женщины в сохранении православной веры и в
нашем Отечестве. Я бы даже дерзнул сказать, что именно женщины в
годы безбожных лихолетий и сохранили эту веру. О чем хорошо сказано
в замечательном стихотворении моего любимого поэта Александра
Солодовникова[1]:
Мужчины больше философствуют
И сомневаются с Фомою,
А мироносицы безмолвствуют,
Стопы Христа кропя слезою.
Мужи напуганы солдатами,
Скрываются от ярой злобы,
А жены смело с ароматами
Чуть свет торопятся ко гробу.
Людские мудрецы великие
В атомный ад ведут народы,
А белые платочки тихие
Собой скрепляют церкви своды.
Многие часы, дни и месяцы я провел в размышлении о
женах-мироносицах. Вчитывался в евангельские строки и в те скупые
сведения, что оставило нам Церковное Предание. Пытался представить
себе, как они жили, мыслили и действовали в разных жизненных
обстоятельствах. И хотя я писал свою книгу с глубоким убеждением,
что все так и должно было быть, однако прошу читателя помнить, что
перед ним прежде всего художественная проза, где исторические факты
переплетены с домыслами и предположениями автора.
Единственное, где я не позволял себе домысливать что-либо от себя,
так это описание евангельских событий. В этом мое повествование
неукоснительно придерживается духа и буквы Священного Писания, а
также святоотеческого толкования Евангелия.
ГЛАВА 1
Последние лучи заката еще окрашивали бледно-багряным
светом пушистые облака, сонно застывшие над водной гладью
Галилейского моря[2].
Рыбаки, весело подтрунивая друг над другом и привычными движениями
укладывая сети в лодки, готовились к ночному лову.
— Что-то не видно Зеведея, — сказал один из рыбаков,
кивая в сторону трех лодок, сиротливо покачивавшихся на привязи у
берега.
— У него сегодня другой улов, — засмеялся второй
рыбак, — в его сети угодила прекрасная девица из Назарета.
— Да, сегодня ему не до лова, — добавил третий, — он
женится.
Под равномерные взмахи весел лодки быстро удалялись
от берега. В вечерних сумерках заката рыбаки еще какое-то время
видели силуэты своего родного города Капернаума, но вскоре пропали и
эти очертания, погрузившись в ночную тьму.
Капернаум спал, когда его улицы неожиданно огласились
веселым барабанным боем и мелодичными звуками флейты. Никто из
жителей не обижался на этот, казалось, неурочный шум. Начинается
среда, а значит, день свадьбы[3].
Наоборот, люди стали выходить из домов, чтобы поглядеть на
праздничное шествие, медленно продвигающееся по улице в освещении
десятка факелов. Невеста, с головы до ног укутанная в широкое
развевающееся покрывало, шла в окружении своих подруг. Под музыку,
песни и пляски ее вели к жениху на обручение. Голову невесты украшал
венок из белых цветов, да и все покрывало тоже было усыпано цветами.
Взявшись за руки и образуя вокруг невесты живое кольцо, подруги
пели:
«На ложе моем ночью я искала того, которого любит
душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу,
по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя;
искала его и не нашла его»[4].
К обручению вели старшую дочь Иосифа, плотника из
Назарета, Саломию. Девушка рослая, стройная, отличавшаяся бойким и
веселым нравом, она шла, опустив голову, притихшая и оробевшая. В
эти минуты Саломия даже немного завидовала беспечной веселости
подруг, непринужденно певших:
«Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите
возлюбленного моего, что скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви.
— Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных,
прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты
заклинаешь нас?
— Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч
других: голова его — чистое золото; кудри его волнистые, черные, как
ворон; глаза его — как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке,
сидящие в довольстве; щеки его — цветник ароматный, гряды
благовонных растений; губы его — лилии, источают текучую мирру…»[5]
.
Саломия невольно прислушалась. Эти слова она знала
наизусть и не раз певала на свадьбах. Но теперь, когда дело
коснулось ее самой, песня вдруг обрела совсем новое значение.
Саломия до сих пор не видела своего жениха, и слова песни заставили
ее еще раз задаться вопросом: «Какой он, мой будущий муж?» В
Капернаум договариваться о помолвке и свадьбе вместе с отцом ездил
Иаков, брат Саломии. Но разве от него, всегда такого молчаливого и
серьезного юноши, можно добиться какого-нибудь вразумительного
ответа? На расспросы сестры о женихе он отвечал односложно: «Обычный
человек, как и все». А когда она все же попыталась выяснить у
Иакова, красив ли ее жених, брат удивленно поднял на нее глаза:
«Разве я девушка, чтобы видеть красоту мужчин?»
Какую девушку не волнует ее судьба в супружестве?! Но
выбор своего отца Саломия восприняла как волю Божию. Теперь,
покорная родительскому благословению, она шла навстречу своей судьбе
с трепетным замиранием сердца.
Вслед за невестой шли ее братья, отец и родственники.
Иосифа, мужа, славного своим благочестием и добротою души, знали
далеко за пределами его родного города. Сейчас он пребывал в
глубокой задумчивости. Его жена Саломия умерла, когда дочери,
названной в честь матери, едва минуло девять лет. Ему самому шел уже
шестой десяток и о женитьбе после смерти любимой жены он не
помышлял. Все домашнее хозяйство, а заодно и забота о младших
братьях лежала на плечах Саломии. Справлялась она с хозяйством
неплохо. Но когда Саломии минул тринадцатый год, Иосиф стал
подбирать ей жениха. Как ни грустно было расставаться с дочерью,
заменившей своим братьям мать, но нехорошо девушку, пришедшую в
возраст невесты, задерживать в доме[6].
Тем более, такая красавица, как Саломия, недостатка в женихах не
имела. Да и второй его дочери, Марии, уже минуло одиннадцать и в
хозяйских делах она справлялась не хуже своей сестры. Пройдет
два-три года, надо будет и о ее судьбе думать. Вместе с сыновьями в
доме Иосифа воспитывался его младший брат Клеопа, рожденный второй
женой отца, на которой тот женился уже в преклонном возрасте, после
того как овдовел. Клеопа был ровесником старшего сына Иосифа,
пятнадцатилетнего Иакова. Обучив обоих мальчиков своему ремеслу,
стареющий Иосиф брал неплохие подряды на строительство[7],
что позволяло содержать семью в достатке. Иосиф не мог не заметить,
что между Клеопой и его дочерью Марией установились особые дружеские
чувства. Вот и подумалось ему: «А не поженить ли мне через пару лет
этих молодых людей[8]?
Решились бы многие затруднения. И хозяйка при доме, и незаменимый в
делах строительства Клеопа рядом».
Между тем в доме Зеведея заслышали приближение
свадебной процессии и вышли навстречу невесте. Зеведей, облаченный в
лучшие, праздничные одежды, шел в окружении своих молодых друзей.
Возле дома была сооружена хупа[9],
напоминающая собой полотняную арку украшенную цветами. Жениха
провели мимо хупы навстречу невесте. «Я принадлежу другу моему, и ко
мне обращено желание его», — пели девушки, подводя к нему Саломию.
Зеведей впервые видел свою невесту и теперь, глядя на вспыхнувшее
румянцем красивое лицо Саломии, сам разволновался, так что не сразу
вспомнил ритуальные слова, с которыми должен был обратиться к
невесте перед обрядом обручения. Наконец он овладел собой и, разжав
кулак, протянул на ладони три серебряные монеты. Прерывающимся от
волнения голосом он произнес:
— Саломия, будь мне женой, по закону Моисея и народа
Израильского.
Саломия еще больше зарделась и, не поднимая взор на
жениха, молча взяла с его вспотевшей ладони влажные монеты, что
означало ее согласие на вступление в брак[10].
Жених облегченно вздохнул, как будто бы проделал тяжелую работу.
Саломия невольно при вздохе жениха слегка улыбнулась и покосилась на
него исподлобья. Зеведей нахмурился.
Друзья повели жениха к хупе. Когда ставили его под
символический шатер, они произнесли:
— Да будет благословен каждый приходящий сюда!
Следом под хупу подруги подвели Саломию с такими же
пожеланиями и стали обводить ее вокруг жениха с пением: «Приди,
возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в селах; поутру пойдем в
виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза,
раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблони; там я окажу
ласки мои тебе»[9].
Обведя невесту в третий раз вокруг Зеведея, девушки поставили
Саломию по правую сторону от него и надели на голову невесты толстое
покрывало. Все повернулись лицом к востоку. К ним подошел начальник
синагоги, седовласый старец Самуил. Зеведей, как и полагается, взял
свою нареченную за руки. Девичьи руки трепетали в его жестких
больших ладонях. Зеведей почувствовал этот трепет и легонько сжал
их. На него глянули благодарные глаза Саломии.
Старцу Самуилу в руки подали чашу с вином. Он строгим взглядом
из-под лохматых седых бровей обвел жениха и невесту и чуть
надтреснутым голосом торжественно произнес:
— Пусть имя Господа будет благословенно отныне и
вовеки! Да ведет Он нас по путям праведности и услышит благословение
сынов Моисея, сынов Аарона! Благословен Бог Израилев, создавший плод
виноградной лозы.
При этих словах Самуил дал новобрачным испить вина из
чаши.
Стали читать брачный договор. В нем исчислялось
имущество Зеведеея. Дом в Капернауме и еще один дом в Иерусалиме,
три лодки, несколько рыбачьих сетей. В этом же договоре
перечислялось приданое невесты. Затем было еще семь чаш с
благословениями и пожеланиями родственников. Саломия уже не вникала
в смысл произносимых слов, и все дальнейшие обряды проходили для нее
словно во сне. Она даже не сразу сообразила, что они с Зеведеем уже
сидят в комнате совершенно одни. Сюда их завели по древнему обычаю,
на несколько минут, чтобы засвидетельствовать их единение как
законных супругов. Они сидели молча, не поднимая глаз. Нарушил
молчание Зеведей:
— Когда ты родишь мне сыновей, — сказал он, — я научу
их ловить рыбу, — он немного помолчал и добавил: — Они будут
хорошими рыбаками и в доме нашем всегда будет достаток.
Саломии тоже захотелось что-нибудь сказать, но в это
время в комнату ватагой влетела молодежь и повлекла новобрачных к
праздничному столу. Шумные свадебные застолья продолжались, как и
полагается в хороших домах, все семь дней[10].
А на восьмой день лодки Зеведея уже были далеко от берега
Генисаретского озера. Молодая хозяйка осталась дома дожидаться мужа.
Протоиерей Николай Агафонов
|